Москва и москвичи

Мало кто понимает, что пресловутая «смена поколений» — это в большей степени исчерпание одних коллективных ситуаций (со своими выигравшими и неудачниками) и пришествие на их место новых. Новых ситуаций, а не людей.

Эти новые ситуации немного перетасовывают социальное пространство, и оттого кажется, что прежние люди ушли и явились новые. Но на самом деле люди всё те же — они просто приспособились. Современный 50-летний так же сидит уткнувшись в девайс, как и подросток на соседнем сидении метро.

Однако город Москва и населявшие этот город специфические люди, называемые «москвичами» — особый случай. Вообще «Москвич» – это такой советский автомобиль. Выпускавший его АЗЛК окончательно обанкротился в начале 2000-х, и никаких «Москвичей» больше не будет. Примерно то же можно сказать и о людях. Традиционный тип «коренного жителя столицы» окончательно обанкротился примерно в те же годы. Больше таких не делают.

Как это произошло и почему — я вам сейчас расскажу. Но начнем мы с истории, откуда есть пошли «москвичи» — люди, а не автомобили.

Москвич – это совершенно особый культурно-исторический тип человека. В дальнейшем он был потеснен так называемым «советским человеком», а потом и вовсе растворился среди россиян. Корни москвича еще не совсем выкорчеваны, несмотря на все усилия, но тем не менее, представить себе общество, состоящее из «настоящих москвичей» нам уже сложно.

Генезис москвича блестяще сформулировал Харитонов:

Реальная история Москвы – то есть та история, которая для города актуальна и посейчас, – начинается где-то с пятнадцатого века, то есть с Ивана Третьего. Тогда Москва стала центром интеграции русских земель – то есть процесса, который тогда назывался менее политкорректным словом «собирание».

Если говорить более конкретно, московские князья были главными инвесторами и главными же выгодополучателями такого дела, потому что для собираемых земель этот процесс выглядел скорее убыточным, иногда до слез, а то и до крови. Но Москва свою прибыль с него сняла – и никогда не забывала, какой вкусной она была. Такое не забывается, даже когда все обстоятельства уже ушли из памяти.

Тут нужно добавить. Москва воевала не столько войсками, сколько деньгами. Впрочем, так всегда: война ведется капиталами, а не только штыками: сначала золото, потом булат. Но в случае собирания русских земель это было как-то особенно наглядно.

С тех пор в душе коренного природного москвича живет горячий интерес ко внешнеполитическим и региональным инициативам, в которых москвич чует для себя возможность подняться и заработать – и лично, и «всему опчеству». Москвич любит «воевать земли», это у него в крови.

Разумеется, под словом «воевать» вовсе не имеется в виду личное участие: речь идет скорее об инвестировании, в широком смысле этого слова. Коренные москвичи, дай им волю, с удовольствием скинутся деньгами на «экспедицию» куда-нибудь, с целью присоединения кого-нибудь, дабы там похозяйствовать и извлечь из этого денежку. Хозяйствовать же москвич очень любит, потому что очень любит как деньги, так и процесс их получения.

Всё так, чего уж там, глупо отрицать. Можно сказать, что классические москвичи – это военно-торговый народ, ориентированный на внешнюю экспансию, в которой они видят основной источник выгод. Вот именно в таком порядке — москвич расширяет пространства своего контроля не ради расширения державы или там славы, а чтобы денег поиметь.

Другое дело, что этим свойствам москвича мировая история так и не дала развернуться по-настоящему. В отличие, скажем, от тех же англичан, которые сумели сполна самореализоваться именно в подобном качестве.

Но всё-таки москвичам грех жаловаться на недобрую судьбину. К концу шестнадцатого века население Москвы насчитывало около ста тысяч человек — в то время как остальные русские города имели численность населения от пары тысяч до восьми, то есть оставались, по сути, большими деревнями. Москва в этот момент была примерно как Лондон, и не так уж сильно уступала Парижу — а все остальные европейские города ей и в подмётки не годились.

Это ли не успех?

Но дальше стало хуже. Модель себя начала исчерпывать, и пришедший на смену Ивану Третьему царь Иван Четвертый (за жестокость прозванный «Vasilievitch», как написано в британских учебниках) начал страну и Москву реформировать. Да-да, это тот самый царь, которого вы знаете под именем Иван Грозный. Реформы он начал с бегства в Александровскую слободу (ныне город Александров), то есть с удаления из Москвы как таковой. И дальше понеслось — опричнина, вертикаль власти, вот это всё.

Собственно, стенания нынешней интеллигенции про «жертвы опричников» — это очевидная глупость, тогдашние европейские государи резали народ в количествах на порядки больших. Проблема правления Ивана Грозного была в экономическом кризисе, знаменитой «Порухе» восьмидесятых годов шестнадцатого века, закономерно продолжившейся Смутой.

Всё это отложилось в коллективной памяти москвичей. С тех самых пор москвичи твердо усвоили: любые попытки «укрепить государство» кончаются опричниной, голодовками и смутой, чреватой потерей суверенитета и поляками в Кремле. И ведь москвичи не так уж неправы — российская история неизменно подтверждает эту схему. Помните – сначала «укрепление трудовой дисциплины» Андропова, потом экономический кризис восьмидесятых, потом смута и пиндосы-советники в Кремле. Все знакомо, не правда ли?

Смута, кончившаяся польской интервенцией, оставила свой след в московских душах. В частности, пресловутый «великодержавный шовинизм», то есть глубокое недоверие к иностранцам – при искренней любви к западным вещичкам, штукам и придумкам – ведет свое начало именно с этих времен.

Пётр Первый москвичей не любил и понимал, что с этими торгашами в будущее не шагнешь. Поэтому он решил сделать технический город, где размещался бы аппарат государства — как управленцы, так и военные, перекроенные на модерновый европейский лад. Это и есть Петербург, построенный с нуля на чухонских болотах, и заполненный не-москвичами.

Но и Москва не была Петром совсем уж обижена — именно им в Москве были основаны первые светские учебные заведения: например, Школа математических и навигационных наук, Артиллерийская, Инженерная, Медицинская, Школа канцелярских служащих и так далее. Увенчалось все это при Екатерине – Московским Университетом.

Важно тут то, что Москва всегда была очень закрытым городом, «городом для своих». Цари пытались её открыть для гостей — но нет, москвичи сопротивлялись.

Чтобы было понятно — Париж (и отчасти Лондон) были открытыми, «общечеловеческими» городами, и таким же городом является, например, Нью-Йорк. Это необходимо для того, чтобы нарабатывать связи с миром и делать бизнес на гостях (в самом широком смысле, а не только на туризме). Некоторые исследователи называют такой тип города «город-гостинница», подмечая, что его коренные обитатели постепенно приобретают манеры гостинничного персонала.

В России таким открытым городом должен был стать Новгород — но москвичи его убили, почувствовав опасность его хозяйственной модели. Позднее Пётр попытался исправить ситуацию, сделав открытым городом Петербург — но было уже поздно.

Надо понимать, что «герметичные города», такие как Москва – это центры земельной и ресурсной интеграции, в то время как «открытые города» это центры интеграции человеческой. В этом разница их модели существования. Толпа в Москву прибывала и убывала, а коренные москвичи крепко сидели на своих местах, никому не отдавая рычаги управления. Именно это Пётр Первый считал причиной застоя в государстве, и посчитал, что проще будет построить новую столицу, чем менять эту.

Это помогло, но то, что Москву не вычистили от москвичей — потом сказалось на судьбе России самым пагубным образом.

Мало кто понимает, что революцию в России сделали москвичи. В какой-то момент они – не только жители Москвы, но и москвичи, рассевшиеся в управленческие кресла по всей стране, – сочли свержение самодержавия выгодным и перспективным делом. Им показалось, что вложения в монархию больше не оправдываются, а республика, мол, даст купечеству больше барышей.

Так и произошла Февральская революция.

Я оставлю в стороне вопрос, кто и как внушил москвичам эту идею про выгодность «республики», это в данном случае не важно. Существенно же то, что у руля «республики» встали мерзавцы и марионетки иностранных держав, благодаря чему страна в кратчайшие сроки обанкротилась. Старики еще помнят рубли-«керенки», которыми топили печи, до такой степени они потеряли ценность. Октябрьский переворот как раз и подвёл черту под московским республиканским проектом, полностью обанкротившимся и дискредитировавшим себя.

Вот тут-то москвичам и настал писец. «Советская власть», приехав из Питера, сначала Москву изрядно выморила: голод, холод, расстрелы «классовых врагов» — в общем, обычные дела войны, особенно гражданской. Когда же выяснилось, что измором москвичей не взять, они слишком хорошо приспосабливаются к давлению — их решили разбавить. И в Москву хлынула масса приезжих, не имевших в себе «правильного московского строя».

Кстати, вот тут-то в Москву и понаехало хохлов. Что потом сказалось на судьбе СССР самым печальным образом.

Вообще точных сведений, кто и когда понаехал в Москву в двадцатые-тридцатые годы – взять негде.

По воспоминаниям современников – вынужденно осторожных – человеческий состав города сменился очень сильно и весьма хаотично. Назабрасывало разных – начиная от местечковых евреев (которые в ту пору массово переезжали в столицу и очень быстро устраивались) и кончая подмосковными крестьянами.

Тем не менее и этих людей Москва переварила — хотя теперь «коренным москвичом» уже считается человек, у которого в Москве жили хотя бы три поколения (то есть понаех пост-революционный), а это уже совсем другие люди с другим менталитетом.

Окончательно же москвичей добила Великая Отечественная Война. Снова дам слово Харитонову:

Москву, как известно, немцы не взяли. Но москвичи положили в ополчении цвет города. Еще больше толковых московских людей были увезены в глубокий тыл – в Ашхабады и Ташкенты – ковать оружие победы. Вернулись далеко не все. Опять же, тут трудно сказать, сколько именно осталось поднимать хозяйства всяких азиатских республик. Кого-то потом таскали по всему Союзу: знаю людей, которые не могли вернуться в Москву десятилетиями. Многие так и осели у черта на рогах.

С другой стороны, целенаправленный завоз «неквалифицированной рабочей силы» из депрессивных регионов сильно разбавил московскую породу, причем отнюдь не в лучшую сторону. В частности, именно лимита стала питательной основой для появления классической гопоты: не традиционной московской преступности, которая всегда была разновидностью хозяйствования, а вот именно гопоты, от которой пошел бессмысленный вред людям.

Впрочем, советская власть ввела в Москве прописку такой степени жёсткости, что она всё-таки предотвратила массовый понаезд народа с азиатских окраин. Поэтому Москва до самого начала 90-х хотя бы сохраняла относительно русский этнический состав населения. Это, кстати, замаскировало тот факт, что «советские москвичи» — люди уже совсем другой ментальности, нежели чем те, что были во времена собирания земель русских и после этого.

Ну а потом… СССР рухнул, прописку отменили, и город открылся. Весь тот пипец, который в Москве творился — связан во многим с этим, а также с тем, что Москва стала столицей «новорусского бизнеса», который не был собственно русским, и понимался как сочетание жульничества с бандитизмом. Прежние москвичи офигели бы от такого «бизнеса» — но их к тому времени уже почти и не осталось. Те, кто сейчас считает себя москвичами — это советский новодел, совсем другой человеческий материал, с другими идеями и ценностями.

Вы скажете — какой нам интерес ковыряться в этих делах давно минувших дней? Интерес прямой — без прошлого нет будущего, кто не понимает прошлого — тот не сможет выбирать дорогу в будущее, и сползёт в выгребную яму истории, вот примерно так, как это сделали хохлы.

Как я уже сказал, классические москвичи – это военно-торговый народ, ориентированный на внешнюю экспансию. Но их больше нет — поэтому и не будет внешней экспансии России, в том виде, как ее понимали москвичи. Москвич понимал «своё» как огороженный участочек за высоким забором, куда не пускают чужих. Это видно даже по науке — учёный-москвич стремиться анально огородиться, обставить свой кусочек науки заборами, и пускать туда только «своих», а всех чужаков поливать дерьмищем и гнать ссаными тряпками. Узнаёте этот человеческий тип?

Ну вот, и внешнее расширение они понимали точно так же — надо приехать на танке, и присоединить территорию, а если нельзя прямо присоединить — то анально огородить и посадить своих правителей. Узнаете все эти «страны социалистического лагеря»? Вот, это было оно — и дело там было не в социализме, дело было в москвичах.

Впервые другую модель опробовали еще при Сталине — на примере Финляндии. Это совершенно не-московская схема «присоединения» — присоединение экономическим влиянием. Схема оказалась успешной — но вызвала лютобешеную ненависть москвичей, и потому не стала распространенной.

Теперь же Россия продвигает иные схемы расширения, не-московские. Поэтому русские танки до сих пор не стоят под Киевом, и Грузия до сих пор не присоединена к РФ, да что там Грузия — даже Абхазия с Южной Осетией не присоединены. И когда русские военные помогают Сирии, и русские ЧВК вовсю выпихивают французов из Мали — никто не собирается эти земли «присоединять» в московском смысле. Россия собирается извлекать выгоды без прямого подчинения — это та модель, которая в своё время вознесла Америку на вершину могущества.

Забавно, что на Западе этого до сих пор не поняли. Возможно даже, что Путин специально присоединил Крым, чтобы они этого не поняли, чтобы престарелые «советологи» продолжали морочить головы своим руководителям держав, продвигая давно устаревшую «московскую» модель поведения России. Они будут ошибаться, а мы будем выигрывать.

 
Материал: RusGunner
  • avatar
  • .
  • +8

Больше в разделе

0 комментариев

Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.