Я встречался с этим человеком дважды в жизни. Первый раз совсем зелёным ТВ журналистом, в Риге, 20 лет от роду. Очень советским мальчиком, не знавшим ни БГ, ни его Аквариума. Ни одной песни.

Не знал я и его «отчаянной борьбы с советским тоталитаризмом». Да, в 1992-ом такие люди, как я, существовали.

Борис мое невежество в отношении собственной персоны просёк, и принципиально отвечал на любой вопрос — односложно. В буквальном смысле. Барин ронял весомое — да, нет, не знаю — челядь должна была домыслить за ним. Но я не комплексовал. Мне, в общем, было всё равно.

Ещё через десять лет, там же, в Риге, мы встретились, разумеется, в японском ресторане, в Старой Риге, в районе улицы Пелду, где у нас был офис. В каком же ещё, как не в японском? Это же БГ.

Борис по-прежнему пел, а я давно ушёл с телевидения. Латышская этнократия быстро сжевала мою программу, которая ее откровенно не любила. Тогда, это был примерно 2004-ый на дворе, но это не точно, у нас с партнером — Витей Вилксом — был крупнейший продакшн в Прибалтике. Витя был действительно талантливым клипмейкером. И есть. Но там был не только он. Там работала стая упругих художников.

Мы снимали Земфире, Троллю, Би 2, СПЛИНам, Чайфам, местному Брейнсторму (Прата ветра — латышское название группы) и ещё кому-то. Было модно снимать в Риге. Группам и певцам нравилось, мне нет. Прибыли никогда не выходило, а упахивали в надежде, что «старик Державин заметит и, в гроб сходя, благословит» до синих чертей.

Толстый БГ вкусно пил тёплое саке, увешанный с головы до ног индейскими причиндалами, и что-то добродушно цедил. А мне было невыразимо тоскливо, ибо я сразу понял — этот денег никогда не даст. Скорее расстанется с зубами, чем заплатит. Беспрецедентно скуп.

Так и случилось. Мы ни о чем не договорились. Ничего не срослось. Убил три часа моей жизни. «Я же великий» — транслировал Борис. Сделайте мне бесплатно. Бориску на царство! — подпевал ресторанный фарфор.

Ну, циник БГ. Ну, позёр. Пустые слова в последних тогда, в 2004 или около того, песнях, у него нанизывались на пустую нить рифм. Один и тот же фарш.

К тому времени, правда, я уже что-то из Аквариума слышал. Нравилось — твоя смерть ездит в чёрной машине, с голубым огоньком. Но она и сейчас — нравится. Какое отношение к этому имеет БГ? Слово снится разным людям, произрастает в разных местах, произнесённое более не принадлежит автору, оно принадлежит всем.

Я много встречал в жизни людей, подобных Борису Гребенщикову. Суть их проста — они не способны любить. Даже себя.

Есть такой распространённый вид увечья. Называется — нелюбовь. Им, например, страдает неудавшийся Тарковский наших дней — режиссёр Звягинцев. В его фильмах нет любви. У Гребенщикова, как у человека, и давно как поэта, та же проблема. Глубокая вторичность, самолюбование до нарциссизма, бездонная пустота. Нелюбовь.

Он потому в своё время с Курёхиным не ужился. Мёртвое не сосуществует с живым.

И вот мёртвое уехало из нашей страны. Мёртвое даёт интервью в районе Мёртвого моря. Мертвое поддерживает мертвое и желает смерти живому. В чём грусть, ребята? Радоваться надо.

Опадают осенние листья, проходит время ложных героев. Хорошо. Пусть быстрее проходит.